– Уф-ф, – он опускается на камень. – Это было… уф-ф.

Тут мы оба вздрагиваем, потому что в этот самый момент позади нас раздается звонкий голос:

– Ты только погляди! Вот это неожиданность.

Мы резко оборачиваемся. Это еще одна девочка из нашего класса, Анн-Мари Фоули. Именно она! Эта уж точно не сможет не разболтать наш секрет всему городу. Она тащит за собой Бранта Морана, парня из четвертого класса. Он на голову выше ее и, как обычно, кажется, слегка тупит.

– Вообще-то мы сюда хотели, – заливается Анн-Мари и хлопает своими длинными ресницами. У нее глаза ярко-бирюзового цвета, такого просто не может быть от природы. – Ну да ничего. Мы пойдем в другое место, не будем вам мешать, сладенькие.

Она жеманно возвращает на место пару волнистых прядей своих золотисто-каштановых волос, затем хватает Бранта за руку и утаскивает за собой прочь.

К понедельнику об этом говорят все. Когда я утром появляюсь на школьном дворе, меня встречают многозначительные взгляды и кривые ухмылки. Похоже, нет ни одного человека, который не знал бы про нас с Пигритом. В этом на Анн-Мари можно положиться.

Я как-то раз смотрела один старый фильм, в котором становится известно о тайном романе пары молодых аутсайдеров и после этого в школе их начинают дразнить, толкать и всеми доступными способами делать из них посмешище. Такого со мной не происходит – в конце концов, это был очень старый фильм, – но то, как на меня все пялятся, пока я иду по двору, тоже неприятно. Некоторые смотрят на меня так, как будто в этот момент думают: смотри-ка, даже Рыбьей Морде не чуждо хоть что-то человеческое!

При этом ничего из того, что они думают, не правда. Если честно, я сама не знаю, что во мне человеческое, а что нет.

На меня накатывает тошнота. Если бы они все имели хотя бы отдаленное представление о том, насколько подходящее прозвище они мне придумали…

На втором уроке – математике – мистеру Блэку внезапно приходит на планшет сообщение. Похоже, это что-то очень срочное, потому что всё остальное блокируется до перемены. Он замолкает, а мы с беспокойством смотрим, как он читает. В прошлый раз, когда такое произошло, речь шла о несчастном случае со смертельным исходом.

На этот раз речь идет обо мне. Мистер Блэк поднимает голову, смотрит в мою сторону и произносит:

– Саха? Тебя вызывает директор.

Я сжимаюсь. Все смотрят на меня.

– Прямо сейчас, – добавляет мистер Блэк.

И я иду. Мои шаги гулко раздаются в пустых коридорах и вызывают страшноватое эхо. Мысли в голове путаются так, что на меня снова накатывает тошнота. Что всё это значит? Я не могу отделаться от мысли, что это как-то связано со слухами обо мне и Пигрите, хотя это полнейшая чепуха. Наша школа не вмешивается в любовные интрижки своих учеников. Секретарь директрисы, седоволосый, вечно чем-то недовольный мужчина, толком не поднимает на меня глаз, когда я вхожу в приемную, и отсылает меня дальше простым кивком. Влажными от волнения ладонями я берусь за дверную ручку и вхожу в кабинет.

Но по-настоящему меня прошибает пот, только когда я вижу, что перед директрисой сидит тетя Милдред с планшетом в руках. Нет, она не просто сидит, она вся сгорбилась, сжалась и смотрит на меня с отчаянием.

Я осознаю, что миссис Ван Стин вызвала мою тетю для разговора. Значит, это всё-таки связано с субботней историей!

– А, Саха.

Директриса указывает мне на стул рядом с тетиным.

– Прошу.

Я сажусь. Осторожно. На самый край. В полной готовности к бегству. И бессознательно прижимаю руки к бокам, как будто мне нужно защитить свои жабры. Она откладывает планшет в сторону. Я успеваю заметить на нем очертания чата, разговора с моей глухонемой тетей.

– Я как раз объясняла твоей тете, – начинает директриса резким голосом. – В субботу тебя видели с мальчиком на пляже в природоохранной зоне, и, похоже, вы оба плавали в море.

Я не отрываясь смотрю на нее, но не двигаюсь ни на миллиметр. Она меня ни о чем не спрашивала, значит, и я не буду отвечать. Пусть она меня хотя бы о чем-то спросит.

Но она ни о чем не спрашивает, а вместо этого продолжает:

– В такой ситуации я не могу больше признавать действующей справку об освобождении от уроков плавания.

У меня перехватывает дыхание. Об этом я вообще не думала!

– Так как завтра последний учебный день, в этом году никаких последствий для тебя уже не будет, – говорит директриса. – Но я хочу, чтобы доктор Уолш обследовал тебя перед началом следующего учебного года. Он примет решение, можешь ты посещать уроки плавания или нет.

После этого по указанию директрисы я провожаю тетю Милдред до ворот. Она чуть не плачет, но ничего не говорит. Наконец она спрашивает:

– Это тот мальчик, который приходил в пятницу?

Ее что, больше ничего не волнует?

– Да, – раздраженно отвечаю я.

– Что ты в нем нашла? – Ее руки дрожат. – Он же слишком маленький для тебя!

– Он мой ровесник, – отвечаю я. – К тому же он мой друг, а не мой любовник.

Я совершенно потрясена тем, что она так думает обо мне! Что я так быстро позволяю себе такое!

Она качает головой.

– Тогда почему ты пошла с ним на Малый пляж? Да еще и тайно?

– Мы просто хотели кое-что попробовать.

– В воде?

Ее жесты вдруг становятся огромными.

– А как же твои раны?

И тут меня охватывает ярость. Неистовая. Она застилает мне глаза. Когда я отвечаю, мои руки двигаются с такой силой, будто я рублю ими дрова.

– Раны? Это не раны!

Тетя Милдред останавливается как вкопанная.

– Что? Что ты такое говоришь?

Мы стоим посреди лестницы, ведущей в школьный двор. Отсюда открывается вид на половину Сихэвэна. Если нас увидит кто-нибудь, понимающий язык жестов, он узнает, о чем мы говорим. Но, во-первых, таких людей в городе практически нет, во-вторых, я вообще не думаю о такой возможности и отвечаю:

– Это жабры! У меня жабры, как у рыбы! Вы с мамой всю жизнь обманывали меня. Я генетический эксперимент!

После этого я разворачиваюсь и ухожу обратно в класс, оставив ее стоять на лестнице. Она как-то нашла дорогу сюда, значит, и выбраться сможет.

Математика еще не закончилась. Я молча возвращаюсь на свое место. Мне плевать, заметно ли, что меня просто разрывает от ярости.

Никто ничего не говорит. Тем лучше.

Когда я после обеда возвращаюсь домой, я понятия не имею, что меня там ожидает. Тетя Милдред вся в слезах? А может, уже и вещи пакует?